О доме №11, что на улице Богмы, на сайте газеты «Берег надій» люди до сих пор пишут комментарии. Многое, конечно, узнали из статьи, но и автор от них – не меньше. Спасибо за полезный диалог. В новой статье я оттолкнусь от некоторых комментариев. В них есть предположение, что до войны (1941) в том доме располагалась Синагога. А потому, мол, и «звезды» такие, и штукатурка. Впрочем, подобные мнения слышал и раньше.

Изложу свои мысли. Начну с определения, что такое Синагога? Ибо тут четкой позиции нет. С одной стороны, это якобы храм для иудеев, с другой – не храм, а место для молитвы. В еврейской библии сказано: «… Хотя Я и удалил их к народам, и хотя рассеял их по землям, но Я буду для них некоторым святилищем в тех землях, куда вошли они…». 
Строительство и использование Синагоги тоже дело непростое. Существуют правила, которыми нельзя пренебрегать. Пунктов много. Но остановлюсь лишь на основных. Строение, как сказано, должно своим фасадом смотреть в сторону Израиля. А если нет, то  хотя бы стена, у которой стоит шкаф со свитками Тора, глядела в ту сторону, или молящиеся обращались на восток. С остальными правилами еще встретимся. 
В Синельниково тоже на заре 20 века появилась Синагога. Это связано с тем, что поселок, возникший при железной дороге, стал развиваться. Еще в 1897 году перепись зафиксировала тут 259 евреев. В Павлограде, для сравнения, 4381, в Новомосковске – 1436. В поселке скопилось около 50 торговых контор, оборот которых составлял 500 тыс. руб. в год. А с 1903 года, когда это место стало открытым для «водворения евреев», как сказано в энциклопедии, их стало еще больше.
Вот и построили Синагогу. У меня есть её фототипия – плоская печать, авторами которой являются Шереръ, Набгольц и К, а издателем – Солодовник А.Ф. Издано в Москве. На ней так и написано – Синагога. Впрочем, эти же авторы сделали в Синельниково еще пять снимков: училище, церковь, кредитное общество, гимназия, железнодорожный сад, кинематограф «ДЗИК». Строение, как видим, дореволюционное (1917). Это видно по архитектуре. Но если его сравнить с нынешней гостиницей «ВАЛ», всякие сомнения в идентичности исчезнут. Количество окон, дверей, их расположение – один к одному. Крыша Синагоги покрыта железом. По углам её северной части устроены кирпичные купола со шпилями. Вокруг здания – ограда из высокого штакетника, узкая калитка, устроенная как раз  против входной двери. А разница в мелочах. Дымогарная труба торчит не там, где нынче – газовая, да две телевизионные тарелки установлено на крыше… 
Но вернемся к правилам. В них сказано, чтоб Синагога стояла на самом высоком месте города. А как наша? Пользуясь интернетовской системой «Спутник», замеряю. Оказывается, стоит здание бывшей Синагоги выше уровня моря на 180 м. Это, впрочем, пока ни о чем не говорит. От неё подъезжаю к ул. Богмы – 178 м. В районе РОВД – 175 м. Кварталом южнее ул. Каштановой – 174 м. Получается, что здание бывшей Синагоги – выше всех четырех точек. Постойте, вспоминаю, так вокзал у нас якобы выше всех! Нам об этом всю жизнь твердят. Замеряю на перроне – 170 м. Вот и всё: Синагога, как и положено, построена на самом высоком месте тогдашнего поселка.  
Еще о правилах. В помещении Синагоги мужчины и женщины должны молиться либо в отдельных комнатах, либо пользоваться перегородкой. У входа должна стоять раковина для омовения рук. Должен быть шкаф с занавесью, в котором хранятся 10 скрижалей с заповедями. В центре помещения должно быть возвышенное место, с которого читается Тора. Как было в нашей Синагоге, сейчас трудно сказать. 
До каких времён синельниковское строение оставалось местом для моления, точно не известно. Но когда в 1933 году, например, в город к тёте приехала десятилетняя девочка Вера Лисова, там еще молились. Перед войной (1941), со слов горожан, помещение было  занято: первый этаж – сотрудниками КГБ, второй – МВД.  Есть сведения, что в первый год войны в сквер, который располагался перед лицом здания бывшей Синагоги, привели с вокзала  большую группу мобилизованных ребят, чтоб переночевали. А рано утром налетели вражеские самолеты и сбросили на них бомбы. Многие погибли. Начальник милиции Бобков (инициалов нет) побежал со второго этажа вниз, чтоб разобраться – что за взрывы, и в суете сломал ногу…
В период войны (1941-3) помещение заняло Гестапо. А чтоб показать, «кто в доме хозяин», расстреляли двести евреев. Об этом периоде жизни хорошо рассказала, опять-таки, Лисова (Михайлик) В.В., ныне уже покойная. Через Гестапо прошли многие из местных жителей, особенно подпольщики. В том числе и она, поскольку сопротивлялась как могла новому режиму. 
Родилась Вера в 1923 году на Полтавщине. В семье было пятеро детей. Отец, чтобы прокормить семью, занимался ремонтом обуви. В селе его звали дедом «Патлатым». Очень любил Веру. Бывало, соберется семья, а на руках у отца – только она. Но массовый голод тридцатых годов уложил деток в постели: глисты, гниды, недомогания. Лакомились лишь весной, когда на белой акации появлялся цвет. А еще ели сладкие трубки из камыша. Но смерть неумолимо наступала. Пришлось родителям «рассовывать» детей по родственникам. Веру отвезли в Синельниково – к тёте Сигарёвой П.М. 
Пухлая, две косички, бантик матерчатый, голова – «седая» от гнид. Стала жить в глиняной хатке, изготовленной, как позже узнала, из дубовых столбов и дранки. Только успела переночевать, а на утро – телеграмма: умер отец. Вспоминала его не раз. Как он, бедняга, надеялся, что закончится голод, и он восстановит свой ветряк, который был в лесу, за болотом, и начнет молоть муку да кормить семью. Но не получилось…
В Синельниково Вера окончила восемь классов. Обросла друзьями, главным среди которых был Виктор Георгиевский. Он вместе с матерью Еленой Игнатьевной приехал из западной части Украины, так как отца в 1937 году репрессировали, и поселились в железнодорожной казарме. В квартире открыли аптеку. С Виктором учились в параллельных классах школы №38. Ее-то и было тогда: две хатки, да третья – в стороне, которую в шутку называли «Камчаткой». Виктор был задорным пареньком: играл на трубе, катался на лыжах в балке Красной. После восьми классов Вера поступила и окончила двухгодичную фармацевтическую школу, и когда вернулась, Виктор устроил ее к матери помощницей. 
Тут и получила азы подпольной работы. А как не заняться этим? Враг рушит устои жизни, издевается над людьми. К тёте в хатку, например, подселился немец: холёный такой, всё ходил по комнатам в деревянных шлепанцах. Её это бесило. Европу оно пришло покорять! Виктор давно ушел в подполье: подсыпал в буксы вагонов песок, убивал немцев, переводил стрелки, куда не надо. А мать способствовала ему: принимала связных из Павлограда, поручала Вере отвести их на явочную квартиру или отнести кому-нибудь сверток, записку… 
Камеры Гестапо, со слов Веры, никогда не пустовали. Людей часто доводили до голодной смерти или тут же расстреливали. Со слов местного жителя Фурмана Н.Н., в 1989 году во дворе этого здания, около котельной, рабочие откопали в земле много человеческих костей. Пришлось даже милицию вызывать. Отсюда увозили на расстрел в бурьяны восточной окраины города или в областное Гестапо, откуда не все возвращались. 
Однажды и Вера попала в камеру. Задержали за то, что саботировала (и подружек настраивала) работу на железнодорожных путях, где под наблюдением немцев делали подсыпку щебня. «Арбайт! Арбайт!» Всё можно было бы стерпеть, но только не то, что враг по этим же рельсам увозит в Германию наш чернозем…
В те дни камеры были переполнены. По очереди водили на допрос. Допытывались до мелочей. Хорошо, думала Вера, что успела сжечь комсомольский билет. В камере тесно. Стояли. Садились по очереди. Ни кушать, ни пить. А была в резиновых ботинках. Застудила ноги. Мучилась потом всю жизнь. А по истечении двух суток, вывели из камер и строем повели к железной дороге. В вагоны и –  «Арбайт»… 
Несмотря на жестокость гестаповцев, подполье в Синельниково действовало. По ул. Садовой, например, жила семья Жуковых: Николай, Ольга и сынишка-дошкольник. Они предоставляли квартиру для подпольщиков. Там той хатки! Из глины: прихожая, кухня, комната. Но 29 июня 1943 года, когда там состоялась очередная сходка, во двор вдруг нагрянули вооруженные немцы. Как по доносу. Разобрав дворовую печь, извлекли оттуда спрятанные автоматы и начали штурмовать квартиру. Завязалась перестрелка. Но силы были неравными, и подпольщики стали выбираться сквозь форточку, которая была в задней стенке хаты, в сад. А там по огородам разбегались. Виктор покидал хату последним. Но  именно в тот момент немцы разглядели их обман, и пустили ему вслед шквал огня... 
В тот же день, может быть, в ту же минуту, Елена Игнатьевна сказала Вере: – «Давай, деточка, помолимся божией матери. Чует мое сердце, что с Виктором что-то случилось». И не ошиблась. Вскоре послышался стук в дверь. Пришел полицай. Благо, он из числа местных, и с нею, как с аптекаршей, поддерживал нормальные отношения, даже не подозревая, что она связана с подпольем. Дал ей возможность проститься с Верой один на один. За закрытой дверью аптекарша передала помощнице ключи от лекарств, какие-то документы, связанные шпагатом, сказав: – «Я, наверное, не вернусь. Спрячь, чтоб, не дай бог, не нашли». 

Мать Виктора, Елену Игнатьевну, привезли в Гестапо, допросили, повезли в какой-то сарай, где лежал изрешеченный пулями, окровавленный, бездыханный Виктор. Не могла мать найти ответ на вопрос: как можно было лишить жизни ее сына? А он лежит перед нею – и будто ничего и не случилось. Среднего роста, при теле. В белой рубашке. А черные волосы, слегка спадающие набок, дополняют портрет. Не было, правда, в тот день на нем железнодорожной шинели и фуражки. Он ими пользовался, чтоб проникать, куда надо было подпольщику… 
Что сказать! Мать есть мать! Как можно не признать сына? Признала. И ее увезли в областное Гестапо. А Виктора доставили в здание Синагоги, посоветовавшись, выбросили за город, в бурьяны. Благо, ребята нашли и захоронили на кладбище…
Виктор семь классов окончил в школе №38 (5), в восьмой перешел в СШ №1. Мечтал о военном училище. А там надо – десять классов. Получил аттестат. Как раз за день до начала войны. Никто и не думал, что немец придет в Синельниково. Организовали выпускной вечер, где учитель по простоте своей намекнул, чтоб в училище, мол, и не вздумал поступать, так как немецкий язык слабо знает – еле на тройку сдал. Виктор, улыбнувшись, ответил, что раз уж война началась, то, конечно, ни к чему поступать. И добавил: немцы придут сюда, мол, через месяц-два, а я за это время выучу. Так всё и вышло. Засел за словари, начитался и выучил. А вскоре стал командиром диверсионной группы. Подпольное имя у него было «Горячий». Оно приводило врага в бешенство. 
В бытность Нестора Махно, который, кстати, в двадцатые годы и в нашем городе разъезжал по улицам, разбрасывая людям реквизированные вещи, о нем ходил анекдот. Ведут его, будто бы, в чужой штаб. – «Вот мы тебя и поймали!» – «Ну и что?» – «Повесим!» – «Вешайте! Золото, правда, жаль. В пруду осталось». Повели, куда указал. Разделся. Нырнул. А вынырнул на противоположном берегу. Таким, примерно, в поведении был и Виктор Георгиевский.  
За его кучерявую голову немцы давали 25 тыс. марок. Давали! Но когда изрешетили пулями, не соизволили даже, как ценность, похоронить. Позже, отступая, враг бомбил город. Досталось и зданию бывшей Синагоги. Часть строения было разрушено. Восстановили лишь в 50-х годах силами работников локомотивного депо. В здание вселился Райком комсомола. В нем работали: Шантыр В.Ф, Чередниченко М., Олейник П.И., Бойко Р.М., Падафет С.С. и другие. Здесь и Вера Васильевна получала комсомольский билет взамен того, что сожгла. 
С 1963 года в здании стала функционировать гостиница «Украина». В 1974 году местная газета писала, что администратором ее много лет работает Семянина Е.Л. В 1985 году у здания сменился владелец, и оно стало называться гостиницей «ВАЛ». 
И теперь, особенно летом, здание таинственно смотрит на нас, напоминая собой уютный уголок, где можно в любую минуту отдохнуть, набраться сил. И не стоит волноваться о личной безопасности. При входе в него, слева и справа, стоит стража в виде высоких, стройных елочек. 
 

Николай СЛЫШИК. 

Вера Лисова (Михайлик) с подружками Л. Лысенко и Зоя (фамилия неизвестна).